(no subject)

Думаю я о том, что мое еще школьное инстинктивное недоверие и нелюбовь к истории, как науке, было просто ранним прозрением: никто не знает деталей того, чего не видел, а тот, кто видел — видел не все, а запомнил и того меньше; и история — всего лишь временно согласованный корпус легенд, который берется за опору. Надо же на что-то опираться, как опираешься иногда для равновесия на воздух вытянутой рукой.
Вода не знает о том, что она должна замерзать при нуле градусов, да и делает это вовсе не всегда. Мы не знаем о том, какими останемся в памяти других, как договорятся они о нас.
По рассказам у меня складывался образ деда, как человека мягкого и интеллигентного, некрупных очертаний и невеликой физической силы — ну кто еще в 40 лет умирает «от сердца». Естественно было поддаться искушению и представить себе бабушку-воеводу, всем своим прочным простоватым сердцем любившую и оберегавшую мужа.
А помнящие его по сибирскому периоду жизни сегодня рассказали мне, что был он мужчиной крепким и сильным, и бабушка моя была ему подстать. Красивая, говорят, была пара — словно пара равных и сильных таежных зверей.
Но прочное сердце было все-таки лишь у одного из них. Да и то остановилось несколько лет назад — в январе. Дождалось моего приезда и остановилось.