Монополия (старое)
Oct. 5th, 2012 02:46 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
almat_malatovВ 80-х нынешнего великолепия игрушек не было. Но были мелкие арбузы, которыми можно было играть в футбол; лысина директора овощного магазина – попасть в нее воздушным шариком с марганцовкой было высшим пилотажем; склад ящиков из-под овощей, в котором мы построили «штабы» и тайные ходы между ними… Короче, наш досуг щедро обеспечивался магазином, расположенным на первом этаже.
Нет, конечно же, были настоящие игрушки. Но недолго: я методично разбирал на составные части машинки и прочие мальчиковые забавы, Светка то же самое делала с куклами. Разобрав очередное механическое чудовище, мы теряли к нему интерес.
Также были «развивающие игры». Но развивали они в нас одно: отвращение к отечественной легкой промышленности.
И тут случилась мода на игру «Монополия». Настоящей не было ни у кого из дворовых знакомых, но гениальность игрушки была в том, что изготовить ее своими руками было куда слаще.
Игру сделал Юрка с пятого этажа, ему было лет 14. На наши игры с ним родители смотрели с опаской, он был, как говорили во дворе, «неполноценный». Но прямого запрета играть с ним не было: я с благодарностью вспоминаю мирок своего детства, в котором не дразнили ни инородцев, ни больных.
Играли мы на марки – другой валюты Юрка не признавал. Мы со Светкой обычно проигрывали, Юрка выигрывал, родители опасались – не научит ли нас игра капиталистическому мышлению…
Игра завораживала. Потрепанный лист ватмана, расчерченный фломастерами, был другой, тайной жизнью. Самостоятельной, как наше гнездовье в ящиках. Но – безопасной.
Родители были довольны: дети больше не пытались влезть на дерево, или испачкать уважаемого директора. Им не грозило обрушение на голову ящиков из-под фруктов. Мы даже перестали кидаться с балкона мелкими арбузами.
Я уже не помню, почему мы охладели к игре. Может быть, из-за того, что однажды с Юркой случился припадок. Может быть, потому что мы выросли, и даже не заметили, как исчез со двора наш ящичный городок.
Светка, которая демонстрировала в игре полную неспособность к стратегическому мышлению, стала успешным оптовым продавцом. Я поработал в коммерции, выезжая больше на артистизме и выдержке, чем на азарте. Юрка живет все в той же квартире со старухой-матерью, у него по-прежнему шизофрения. Всю свою пенсию по инвалидности он тратит на марки.
Ничему нас не научила та игра. Не стали мы олигархами и монополистами. С прохладным недоумением смотрим на очередного нувориша, заявляющего: «у кого нет миллиона – тот лох». Разве что - научила быть людьми. И видеть людей в других.
Моя подруга детства все еще живет в том дворе. Там играют уже другие дети, многие из которых не говорят по-русски. Моя родина теперь – заграница, и я не могу больше забежать к Светке на обед. Уж больно далеко бежать придется.
Ее сын уже почти взрослый, и для него, как и для нас, Юрка был всегда. Но только мы помним соседа с еще не искаженным болезнью лицом. И при встрече здороваемся с ним, а он отворачивается к стене – Юрка больше не узнает нас.
Я хотел тайно подкинуть его матери денег, но Светка сказала, что та бы не обрадовалась, а испугалась. И не стоит давать в открытую – она оскорбится.
Может быть, подкинуть в почтовый ящик оставшиеся с детства марки?
Нет, конечно же, были настоящие игрушки. Но недолго: я методично разбирал на составные части машинки и прочие мальчиковые забавы, Светка то же самое делала с куклами. Разобрав очередное механическое чудовище, мы теряли к нему интерес.
Также были «развивающие игры». Но развивали они в нас одно: отвращение к отечественной легкой промышленности.
И тут случилась мода на игру «Монополия». Настоящей не было ни у кого из дворовых знакомых, но гениальность игрушки была в том, что изготовить ее своими руками было куда слаще.
Игру сделал Юрка с пятого этажа, ему было лет 14. На наши игры с ним родители смотрели с опаской, он был, как говорили во дворе, «неполноценный». Но прямого запрета играть с ним не было: я с благодарностью вспоминаю мирок своего детства, в котором не дразнили ни инородцев, ни больных.
Играли мы на марки – другой валюты Юрка не признавал. Мы со Светкой обычно проигрывали, Юрка выигрывал, родители опасались – не научит ли нас игра капиталистическому мышлению…
Игра завораживала. Потрепанный лист ватмана, расчерченный фломастерами, был другой, тайной жизнью. Самостоятельной, как наше гнездовье в ящиках. Но – безопасной.
Родители были довольны: дети больше не пытались влезть на дерево, или испачкать уважаемого директора. Им не грозило обрушение на голову ящиков из-под фруктов. Мы даже перестали кидаться с балкона мелкими арбузами.
Я уже не помню, почему мы охладели к игре. Может быть, из-за того, что однажды с Юркой случился припадок. Может быть, потому что мы выросли, и даже не заметили, как исчез со двора наш ящичный городок.
Светка, которая демонстрировала в игре полную неспособность к стратегическому мышлению, стала успешным оптовым продавцом. Я поработал в коммерции, выезжая больше на артистизме и выдержке, чем на азарте. Юрка живет все в той же квартире со старухой-матерью, у него по-прежнему шизофрения. Всю свою пенсию по инвалидности он тратит на марки.
Ничему нас не научила та игра. Не стали мы олигархами и монополистами. С прохладным недоумением смотрим на очередного нувориша, заявляющего: «у кого нет миллиона – тот лох». Разве что - научила быть людьми. И видеть людей в других.
Моя подруга детства все еще живет в том дворе. Там играют уже другие дети, многие из которых не говорят по-русски. Моя родина теперь – заграница, и я не могу больше забежать к Светке на обед. Уж больно далеко бежать придется.
Ее сын уже почти взрослый, и для него, как и для нас, Юрка был всегда. Но только мы помним соседа с еще не искаженным болезнью лицом. И при встрече здороваемся с ним, а он отворачивается к стене – Юрка больше не узнает нас.
Я хотел тайно подкинуть его матери денег, но Светка сказала, что та бы не обрадовалась, а испугалась. И не стоит давать в открытую – она оскорбится.
Может быть, подкинуть в почтовый ящик оставшиеся с детства марки?
